.jpg)
Время от времени я посещаю харьковский Дом актера, в котором протекает достаточно пестрая театральная жизнь так называемых негосударственных театров. В основном, это молодежные студии, а также театры, работающие уже не первый год или заявившие о себе только одним-двумя спектаклями. Работают в них невостребованные в государственных театрах актеры-одиночки с монопрограммами, неудовлетворенные положением дел в официальных театрах режиссеры со своими творческими амбициями, часто - люди, одержимые фанатичной любовью к театру, или, наоборот, прагматичные коммерсанты, пытающиеся открыть "свое дело".
В общем, как писал Антон Павлович Чехов, "львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы…"
Харьковский Дом актера принял всех под свою не очень большую по площади крышу, всех обогрел и дал возможность самореализации. Подобное, увы, случается нечасто.
Как правило, дома актера, если таковые вообще имеются, больше похожи на дома престарелых с официальным "красным уголком" и слабо развитой художественной частью.
Мне же в этом подчас странном стилевом и репертуарном многоголосье безоговорочно импонирует только одно - полная творческая свобода существования разных людей в деле, которым они по тем или иным причинам решили заниматься. Слава Богу, мы дожили до такого времени, когда в искусстве можно все и при этом не маячит Госрепертком с его социально-цензурными ограничителями или заказами. Однако сразу напрашивается вопрос: почему сегодня, когда все можно, ничего нет, а когда вчера было нельзя, это было? Что же тогда лежит в основе творческого самовыражения художника? Неужели время диктует свои условия? В самые трудные времена сплошных запретов мы часто наблюдали удивительно мощный процесс концентрации таланта в поиске новых выразительных средств для воплощения замысла в такой форме, чтобы высокие цели были поняты зрителем через сложную систему сценических образов, вызывая чувственно-эмоциональную реакцию в верно расставленных режиссером смысловых акцентах. Все это было в замечательных спектаклях совсем недавнего тоталитарного времени.
Сегодня часто используемая текстовая агрессия и натуралистически-откровенные сцены, вызывающие у зрителя шок, причем не по причинам того, что достигнута некая художественная цель-провокация, а от неловкости присутствия и участия в непристойном акте, позиционируется многими театрами как нечто новое, очень острое и актуальное. Какова же степень допустимой свободы и кто должен ее определять? Очевидно, сам режиссер, если он понимает меру своей художественной и профессиональной ответственности, должен стать сам себе цензором.
Не так давно я посмотрела премьерный спектакль театра "Новая сцена" Центра современного искусства.
Художественный руководитель театра Николай Осипов и режиссер Александр Солопов поставили пьесу московского драматурга Юрия Клавдиева "Пойдем, нас ждет машина". Но не спектакль, в котором актеры разговаривают либо матом, либо уличным сленгом, и не достаточно натуральное изображение помоечной подворотни, ставшей для некоторой части молодежи, увы, своеобразной средой обитания и т. н. "университетами", поразили мое воображение. Больше всего удивило меня то, что было после спектакля.
Мне понравилась идея театра после каждой премьеры проводить дискуссию по поводу увиденного со зрителями. Зрительскую аудиторию этого театра составляет в основном молодежь, и это замечательно. Незамечательным мне показалось то, как проводилась эта дискуссия. Центральная группа собравшейся аудитории была представлена семьей продюсера спектакля Дмитрия Кутового, он же руководил процессом. Руководил в буквальном смысле, прерывая, дополняя, корректируя выступавших. А поскольку помимо обычных мальчиков и девочек, смущающихся и от этого не совсем внятно выражающих свои впечатления, были кое-какие представители СМИ, явно поддерживающие театр, то подобное "дирижирование" выглядело, по меньшей мере, странно, некорректно и уж, конечно, недемократично. Вообще, по атмосфере, царившей в зале, я поняла, что увиденная нами постановка – "шедевр" по определению, и опровержения этого факта не принимаются. "Группа поддержки" много говорила о том, что это честный разговор с молодежью на ей понятном языке, что это беспощадная правда жизни и театр просто обязан показывать все, как есть на самом деле.
Я слушала, всматривалась в лица неискушенных зрителей и ловила себя на мысли, что они ждали от театра чего-то совсем другого, того, чего они не знают или не понимают, того, что-либо подтвердит их сомнения, либо убедит в полной безысходности социума. Я считаю драматургию лишь поводом для создания сценического произведения, то есть сама по себе драматургия как жанр может быть гениальной литературой и читаемым и изучаемым кладезем мудрости, но как только за нее берется режиссер, она становится основой, творческим раздражителем, будоражащим фантазию теперь уже автора спектакля. Все зависит от ощущения, взглядов на жизнь и на театр, наконец, от расставляемых акцентов. Сидя на так называемом обсуждении премьеры, я не могла понять пафос, с которым сторонники спектакля постоянно ссылались на нынешнею молодежь, которая "так живет и так разговаривает". Я не спорю. Только, в отличие от театра, задаю себе вопрос: а почему наша молодежь так живет и так разговаривает? Не потому ли, что с ней так себя ведут старшие, и не потому ли, что с ней разговаривают только таким ей "понятным" языком мата и сленга? Может быть, молодежь так говорит потому, что хочет бросить вызов презренному обществу лживых взрослых, выразить своеобразный протест ханжеству, лицемерию и фальши, как это было давным-давно, а потом повторялось в юности каждого последующего поколения как движение неформалов и бунтарей? Очень сомневаюсь, потому что почти все персонажи спектакля, за исключением героини актрисы Кати Леоновой, несут на себе печать дебилизма. Героиня же Леоновой - единственная, кто пытается что-то понять в том, что ее окружает, ищет ответы, мечется. Текст роли определяет в ней человека образованного и интеллектуально развитого настолько, что в контексте пьесы это выглядит просто неестественным. Не знаю, кто выстроил эту вибрирующую партитуру роли - сама актриса (которую я считаю одной из самых талантливых молодых актрис в Харькове) или режиссер-постановщик, - но нерв и от этого притягательность в роли есть. Есть угловатая женственность и природная грация, есть искренность и сценическое обаяние, есть ум и достоинство. Вот сколько есть… Нет только классного режиссера, чтобы делать с этой девочкой прекрасные роли.
Видимо, "чернушно-безвыходный" финал пьесы подтолкнул режиссера вывести спектакль на какой-то просвет. Это логично, гуманно и вполне разумно. Однако использование в этой постановке кинематографа, который так часто применяется сегодня во многих европейских театрах как прием сценический, показалось мне слишком иллюстративным и лобовым. Прекрасный видеоряд на экране, отображающий контраст вечности мироздания и сиюминутности нашей порочной, грязной, бессмысленной жизни, слишком элементарен и от того теряет свой философский смысл.
Совсем недавно я приехала из Польши, где проходили дни театра в Катовицах. Это был показ последних работ государственного театра им.Выспянского. Своими впечатлениями об этом очень интересном театре и его сегодняшнем творческом руководителе или, как говорят поляки, артистическом директоре Тадеуше Брадецком я поделюсь в следующей статье. Упомянула же я об этом только потому, что в Катовицах я тоже участвовала в нескольких дискуссиях.
Правда, дискуссии эти были предметно связаны с проблемой, которой сегодня очень интересуется польский театр. А поскольку в эти театральные дни в Катовицы приехал еще и театр им.Гарибальди из Палермо (Италия), естественно, что эта творческая группа приняла участие в дискуссиях. Речь шла о языковых диалектах. О давно забытых словах, которые придавали когда-то многокрасочному, тогда еще не унифицированному языку живость и уникальность. Сам город Катовицы, расположенный на бывшей немецкой территории, находился под огромным влиянием немецкой культуры, в том числе и языковой. С тех пор многое изменилось, но и сегодня люди старшего поколения употребляют в своем лексиконе диалектизмы. Как выяснилось, эта проблема волнует итальянцев и других европейцев. Речь идет об обогащении языка как средства общения между людьми и выразителя культурного цивилизованного уровня развития современного общества.
Две дискуссии – две проблемы. С одной стороны - обогащение языка, с другой - его полное обеднение.
Диалект или сленг. Я уверена, что театр, если он отдает себе отчет в том, как сильно может быть его влияние на людей, какое важное место в духовной жизни человека он занимает, не будет опускаться до заигрывания с самым нетребовательным и некультурным зрителем, говоря, как он считает, "на его языке". А еще из своей польской поездки я привезла понимание того, что никакие официальные визиты разных политиков никогда не приблизят нас к Европе. Это может сделать только создание единого культурного пространства, в котором самым быстродействующим, объединяющим и адаптирующим началом может быть современный театр.
