Главный вопрос Евромайдана

После выхода статьи "Чем закончится Майдан?" один из читателей в комментариях заметил, что автор находится под влиянием институциональных теорий. Действительно, теории так называемой институциональной экономики, которая с легкой руки профессора МГУ Александра Аузана распространились на внеэкономические сферы общественных отношений, во многом спорны, но очень остроумны. И что самое интересное – помогают с некоторыми вопросами, ответы на которые без особого успеха ищут маститые политологи. Почему оппозиционные политики не могут оседлать протест Евромайдана? Почему Евромайдан до сих пор не породил собственных лидеров? Почему украинская власть с настороженностью, но в общем-то спокойно относится к Евромайдану?

В предыдущей статье мы рассмотрели Майдан как неформальный институт, который почти не имеет шансов повлиять на институты формальные, а значит – не может существенно воздействовать на реальные политические процессы, по крайней мере, в ближайшей перспективе и в рамках законов. Это все касалось взаимодействия Майдана с окружающей действительностью и его внешних проявлений. Теперь предлагаем взглянуть на Евромайдан изнутри.

С точки зрения институциональной экономики Майдан - это не что иное, как проявление так называемого социального капитала, который, в свою очередь, является индикатором взаимного доверия в обществе. В 90-е годы в постсоветских странах уровень доверия  людей друг к другу упал до критической отметки в 20%, в то время как в СССР восьмидесятых он составлял больше 70%. Сейчас, по прошествии 20 лет, этот показатель стал подниматься, то есть социальный капитал накапливается. Вообще, уменьшается социальный капитал во времена больших потрясений, а увеличивается - по мере того, как эти потрясения все дальше уходят в прошлое. Например, сразу после войны уровень взаимного недоверия немцев составлял 90%: 9 из 10 немцев с опаской относились к соотечественникам. Но уже в 50-е годы уровень взаимного доверия немцев перевалил за 50%, что стало одной из предпосылок немецкого экономического чуда.

Так что всякая социальная активность - это проявление роста социального капитала. Причем в данном случае неважно, Майдан это или Антимайдан, ходят люди на акции или предпочитают активному протесту разговоры на кухне. Главное – миллионы людей ощутили свою общность с другими людьми, и, повторимся, политическая окраска в данном случае не имеет никакого значения.

Но может ли этот рост социального капитала привести к социальным сдвигам и является ли этот рост безусловным благом для общества? А вот тут - самое интересное. Согласно институциональной теории, социальный капитал бывает двух типов. Первый тип – так называемый "бондинг", от английского bond, то есть "связь". Бондинг предполагает усиление связей внутри какой-то группы людей. Это может быть политическая партия, общество собаководов, бандитская группировка или кружок кройки и шитья. Второй тип социального капитала - бриджинговый, от английского слова bridge – "мост". Бриджинговый капитал выстраивает связи между группами людей, укрепляя их не внутри группы, а внутри всего общества.

Какой тип социального капитала отражает украинский Майдан? Конечно, первый. Утверждение это неочевидно, однако правильно, и вот почему. Конечно, некая объединительная идея у людей, собравшихся на Евромайдане, есть: "За евроинтеграцию" и "Долой правительство". То есть на первый взгляд, объединение имеет место. Однако не все так просто.

Во-первых, дело в том, что при всем этом Майдан остается набором многих групп со своими собственными политическими, этическими и даже эстетическими предпочтениями. Например, бойцам из "Патриота Украины" и "Свободы" противны воззрения либеральной интеллигенции, а человек с Востока Украины не поддержит лозунг "Героям слава" и не будет махать красно-черным флагом. То есть внутри Майдана заложено очень много возрастных, поколенческих, территориальных, политических и прочих противоречий.

Во-вторых, сам по себе Евромайдан как единое целое - это тоже проявление социального капитала бондингового типа, потому что он отрезает себя от другой части общества, причем отрезает категорически. Эта категоричность - и в выступлениях участников Майдана, и в баррикадах, и даже в социальных сетях, где "все, кто не с нами, тот против нас".

Бондиноговость социального капитала не позволяет Евромайдану вырастить из своей среды лидеров и не позволяет возглавить его никому из оппозиционных политиков. Потому что даже теоретически невозможно представить себе человека, который, например, стал бы авторитетом для националистов и при этом активно выступал за европейские ценности, включающие в себя толерантное отношение к людям других национальностей.

Отсюда же вытекает ответ на третий вопрос, заданный еще в начале статьи: почему украинская власть игнорирует Майдан? По сути – все по той же причине: даже будь у власти острое желание как-то отреагировать, разношерстность Евромайдана не позволяет выстроить диалог с сообществом, которое не является единым целым.

Теперь о главном. Многие обозреватели в Украине и за рубежом по-детски радуются росту социальной активности, аплодируя Евромайдану и, увы, не понимая, что социальная активность важна не только объемом, но и качеством. Речь идет о том, что резкому экономическому росту, росту политической культуры и вообще росту качества общества во всех смыслах способствует только второй тип социального капитала – бриджиногвый. Именно объединение различных групп в единую общность предшествовало каждому экономическому чуду - немецкому, японскому, южнокорейскому… Более того, без обретения общественным капиталом качества бриджинговости никакие экономические чудеса невозможны в принципе. По крайней мере, история таких случаев не знает. Зато известна масса обратных примеров, когда рост бондового социального капитала приводил к негативным потрясениям – революциям с сомнительными итогами, гражданским войнам и даже распадам государств.

Майдан так или иначе закончится, но главный вопрос останется: как превратить бондинговый капитал в бриджинговый? Институциональные экономисты видят несколько путей. Первый – гармонизировать формальные и неформальные общественные институты. На примере Украины это означает, что нужно сделать так, чтобы Майдан, Антимайдан и вообще любые проявления общественной активности оказывали прямое влияние на формальные институты. Но это требует слома существующей политической системы и строительства системы принципиально новой, и такого в Украине не предлагает вообще никто.

Тот факт, что этого не предлагает власть, – закономерен: любая власть, от вождя амазонского племени до лидера Белого дома, от афганских полевых командиров до брюссельских бюрократов, сосредоточена на воспроизведении самой себя. Такова природа власти и таков порядок вещей. Но то, что этого не предлагает оппозиция, весьма прискорбно, тем более, что по существующим правилам оппозиция раз за разом проигрывает власти, и здравое размышление не может не навести на мысль о смене правил.

Второй путь, который видят институционалисты, - качественное изменение того, что составляет институты – людей, то есть нас с вами. Прежде всего, мы должны научиться слышать друг друга, причем слышать не в рамках своих "кружков по интересам". За последний месяц френд-лента автора в Facebook пестрила сообщениями о том, что люди отправляют друзей в бан из-за политических разногласий. Вряд ли Facebook когда-нибудь опубликует статистику того, сколько украинце разорвали связи друг с другом потому, что не желали слушать мнение оппонентов. Но одно точно: количество этих разорванных связей наверняка измеряется сотнями тысяч и служит наглядной иллюстрацией бондинговости украинского социального капитала.

Ну и, конечно, кроме того что слышать друг друга, мы должны быть готовы идти на уступки ради достижения общественного консенсуса, поняв наконец, что договороспособность - это не проявление слабости, а, как остроумно заметил Аузан, "одежда на вырост" и формула, по которой живут наиболее успешные страны.