Информация о вузовской жизни Харькова всегда пользуется повышенным спросом у наших читателей. Поэтому мы не могли обойти вниманием рассуждения о состоянии современного высшего образования, качестве студентов и преподавателей, перспективах университетов, высказанные ректором самого крупного харьковского вуза. Тем более, рассуждения эти показались нам довольно смелыми и любопытными.

Расшифровка выступления ректора Харьковского национального университета имени Каразина Виля Бакирова на международной конференции “Кадровый потенциал современных образовательных систем: состояние и перспективы", Народная украинская академия, Харьков, 18  февраля 2016 г.

Мы не замечаем, что имеет место очень серьезная трансформация функций, статуса, позиции, ментальности, ответственности и задач преподавателя, работающего в вузе. Мы много говорим о том, как меняются вузы, технологии, но очень мало обращаем внимание на то, как меняется, точнее, не меняется преподаватель, который должен изменяться. Потому что жизнь нас заставляет меняться, а это непросто сделать в силу институциональных и социально-культурных противоречий, в эпицентре которых сегодня оказывается современный преподаватель.

Как преподаватель, заведующий кафедрой и ректор я наблюдаю, как три генерации университетских преподавателей очень отличаются друг от друга. Это разные люди. Люди, которым за 70 (а их у нас много), отличаются от тех профессоров и преподавателей, которым за 50. А те, кому за 50, очень сильно отличаются от тех, кому до 35.

Они отличаются по ментальности, по психологическому складу характера, по владению современными технологиями. Например, люди постарше, даже если научились пользоваться компьютерными технологиями, то они используют машину для того, чтобы просто воспроизводить ту информацию, которую они воспроизводили без компьютера. Преподаватель демонстрирует и озвучивает слайды, студенты за ним записывают, и все довольны.

Смысл моего монолога в том, что изменяется университет как таковой, как место, где проводят исследования и обучают людей, но не меняется преподаватель, который также должен изменяться. А если он и меняется, то не совсем эффективно, целенаправленно и успешно.

Безусловно, украинское высшее образование – это особый случай. Траектория нашего высшего образования, когда в начале XIX века возник Харьковский университет, была отличной от той, согласно которой развивались университеты на Западе. Несмотря на то, что мы выписывали немецких, французских профессоров, все равно у нас был иной модус университетской жизни, чем он был в Западной Европе или Северной Америке.

Потом нас ждали годы советской власти, которая поначалу даже ликвидировала университеты как пережиток прошлого, потом, правда, восстановила, но это были своеобразные университеты. Их особенности нам всем хорошо известны и не стоит на них останавливаться.

А когда случился коллапс Советского Союза и советской власти, очень многие высшие учебные заведения стали спешно подстраиваться под смутно понимаемые ими западные шаблоны и стандарты, попытались перенимать западные названия и многие вещи, связанные с Болонским процессом. Институты назвали себя университетами и посчитали, что дело сделано. А уж коль скоро и у нас появились бакалавры, магистры и доктора философии, то многие подумали, что вообще оказались на гребне волны цивилизации.

Тем не менее, и западная высшая школа ощущает острую необходимость поиска новых форматов деятельности, там все больше ощущается неадекватность университетской модели тому, что происходит в мире. Появляются статьи, книги и заявления о "гибели" или "конце университета".

Это говорит о том, что западное университетское сообщество, имеющее более сильные традиции университетской жизни, глубоко задумывается над тем, что происходит в сфере высшего образования и пытается определить возможные сценарии дальнейшего развития.

Некоторые тенденции, к этому побуждающие, очевидны.

Во-первых, это бурная массовизация высшего образования, стремительный рост количества студентов и высших учебных заведений.

Во-вторых, в свою очередь это понуждает государство отказываться от бюджетной поддержки высшего образования. Государство перестает содержать высшую школу, испытывая колоссальные финансовые проблемы в связи с необходимостью поддерживать экологию, медицину, социальные программы. Высшее образование предоставляется самому себе - ищите, дескать, деньги сами. То есть речь идет о культурной реинтерпретации самого феномена высшего образования, которое воспринималось как общественное благо, как высшее достижение науки и интеллектуального развития человечества, к которому имеет право приобщиться каждый человек, а ныне его все больше относят к категории приватных благ.

В-третьих, это всем известная дигитальная, компьютерная революция и связанное с этим бурное развитие технологий дистанционного обучения.

И все это привело к развитию так называемого академического капитализма. Нам прямо говорят: мы вам даем на зарплату и немного на коммунальные услуги, а остальные средства ищите: деньги, заказы и т.п.

Подобное происходит по всему земному шару. Университет превращается в бизнес-корпорацию и начинает следовать моделям предпринимательской структуры. А это означает прощание с традиционным классическим университетом, который на протяжении веков оставался своеобразной Башней из слоновой кости, занимая исключительное, привилегированное положение в обществе и мог по своему усмотрению выстраивать отношения с этим обществом.

Интересно, что мы не просто переходим от одной парадигмы развития университета к другой. Мы наблюдаем огромное разнообразие и диверсификацию университетских моделей.

Я могу назвать 5-7 моделей элитных университетов с колоссальными финансовыми ресурсами, которые делали, делают и будут делать все, что хотят. Исполнительный директор по стратегическому планированию и институциональных исследований Института Пратт (Нью-Йорк, США) Владимир Бриллер, выступая на днях на Совете ректоров Харьковского региона, рассказал, что эндаумент Гарварда (я делаю паузу, чтобы вы приготовились эту сумму услышать) – 32 млрд. долларов. Признаюсь, что для меня это – абсолютная абстракция, как количество световых лет между галактиками. Есть, конечно, и массовые университеты, которые дают растущему количеству студенчества более-менее нормальную подготовку. Есть нишевые университеты, занимающие особую нишу, Институт Пратт, я полагаю, как раз таковой (Институт Пратт (англ. Pratt Institute) - одно из ведущих учебных заведений в области искусства, дизайна и архитектуры в Соединенных Штатах Америки - ред.). Местные университеты, фокусирующиеся на региональных проблемах, корпоративные университеты. Появляются глобальные университеты. И, наконец, виртуальные, которые широко используют компьютерные технологии и охватывают огромное количество студентов поверх всяческих границ.

Но, несмотря на все эти различия, мне кажется, все эти тенденции вызывают к жизни ряд новых функций преподавательской деятельности.

Попытаюсь коротко на некоторые из них обратить ваше внимание. Понятно, что функции преподавателя – это производная от функции университета, преподаватель делает то, что должен делать университет.

Университет доинформационной эпохи проводил исследования, тематику и направления которых сам выбирал, исходя из предпочтений преподавателей, которые не всегда совпадали с предпочтениями государства и экономки. И готовил профессионалов для тех или иных устойчивых, стабильных рынков труда или сегментов государственного управления и т.д.

И традиционно работа преподавателя сводилась, если говорить упрощенно, к четырем функциям:

  • исследовать тот предмет научного познания, который его привлекает. Когда-то это называлось "удовлетворением собственного любопытства за счет государства". И это сегодня тоже имеет место;
  • быть главным источником учебной информации и главным ее распорядителем. Многие преподаватели себя таковыми и считают, не понимая, что это время уже прошло, и студент, сидя в аудитории, может открыть свой планшет и посмотреть новейшую информацию по теме на любом языке и получить более интересную и глубокую информацию;
  • передавать свои знания студентам, а также воспитывать у них компетентности, умения и навыки;
  • проверять степень усвоения студентом переданных знаний, умений и навыков. Эта функция очень нравится многим преподавателям, некоторые на ней зарабатывают дополнительные деньги. Эта функция незыблема и фундаментальна. За нее горой стоят преподаватели. Все попытки сделать так, чтобы знания оценивал не он, а, например, независимый эксперт, сразу же вызывают бурю негодования и нам начинают объяснять, что это неправильно и непедагогично.

Сегодня жизнь преподавателя выходит далеко за рамки этих четырех функций (плюс некоторых для души – популяризация науки, просветительство, консультирование, экспертиза и т.п.). Сегодня он должен осваивать маркетинговые стратегии выхода на рынки научно-технической продукции. Он должен делать не то, что он хочет, а то, что приносит доход университету и определяет его финансовый статус. У него все меньше времени остается для студентов, потому что он должен зарабатывать деньги.

Из привилегированного свободного академического человека он становится пролетарием умственного труда. И подвергается эксплуатации, отчуждению, его статус становится сомнительным, потому что его могут легко уволить, понизить зарплату. И многие наши американские и английские коллеги просто плачут, потому что их зарплаты обесценились, положение стало неустойчивым.

Этот появившийся класс – прекариат (от англ. precarious — рискованный, нестабильный - ред.). Мы им завидуем, считаем, что они живут замечательно, но я полагаю, что наши преподаватели себя чувствуют лучше и устойчивее, чем многие американские и британские.

Из аудиторий университетский мир все больше и больше перемещается в виртуальное пространство. И в этой ситуации важно сделать так, чтобы студенты могли с нами общаться, учились мыслить в процессе постоянной коммуникации, пусть и в виртуальном сообществе. Есть специальные технологии – и вебинары, и скайп, которые мы вообще никак не используем. Но нам придется выстраивать концепцию организации и поведения в виртуальном учебном пространстве.

Есть расхожее мнение, что студенты стали хуже, примитивнее, что массовизация образования снижает их мотивацию к учебе. Это и так. И не совсем так. Конечно, когда у нас в университете конкурс на радиофизический факультет был 15:1, то это совсем иные студенты были, чем те, которые сейчас поступают, когда на 1 место претендует 0,5 студента. И они все сегодня поступают. А то, что кто-то из них таблицу умножения не знает, то это для будущего радиофизика или физика-ядерщика уже не является непреодолимым препятствием.

Я, конечно, утрирую. Но я хочу сказать, что в целом студенты – хорошие и, более того, они сегодня более требовательные, они ощущают себя кем-то вроде клиентов.

Коммерциализация высшего образования, соревнование за студентов как за источник финансирования среди вузов, усиливают клиентоцентрическую модель высшей школы, и мы к ней не готовы.

Современное студенчество превращается в огромную социальную силу. Они ощущают эту силу и из "класса в себе", по Марксу, превращаются в "класс для себя". Они понимают свою политическую роль и то, что они могут оказывать давление на администрацию университета и на любого в вузе. И главное, что они понимают: их интеллектуальный потенциал и знания, которые они приобретают, заплатив за обучение и посвятив ему несколько лет жизни, не находят применения. Безработица, социальная несправедливость, отсутствие социальных лифтов радикализируют студентов и заставляет их предъявлять требования к содержанию образования.

Мы это понимаем и даем им возможность оценивать преподавателей через анкетные опросы и за круглыми столами.

Педагогика запоминания, репродуктивная педагогика сменяется педагогикой открытия, созидания. Сегодня на первое место умений и навыков выходит "создать", а не "запомнить и воспроизвести". И это задача колоссальной педагогической и дидактической сложности для всех высших учебных заведений. Развивать у студентов способность эвристического мышления, поиска принципиально новых решений. Не то, что нестандартных, а таких, каких раньше вообще не было в мире. В этих условиях, наверное, роль преподавателя - научить студента заниматься самообразованием. Из ментора и глашатая преподаватель превращается в советника и консультанта. В идеале – в наставника.

Какими бы ни были значительными ресурсы дистанционного обучения, все равно важно живое общение с преподавателем, потому что преподаватель может дать студенту то, что он не найдет в интернете, а именно – научить мыслить.

Это очень грустно, но происходит радикальная смена парадигмы высшего образования. Вместо гуманистического направления, которое трактовалось как право человека обогащать себя выдающимися достижениями человечества и ставить их на службу социальному прогрессу, справедливости, моральным ценностям, мы видим, что становится все более влиятельной парадигма экономическая, трактующая высшее образование как сферу инвестиций, приносящих дополнительный доход, финансовые дивиденды и иные бонусы.

Мы, правда, еще не доросли до того, чтобы воспринимать образование как сферу инвестиций, но, если до этого дойдет, это тоже нехорошо. Потому что это пагубно.

И мы, к сожалению, это наблюдаем: зависимость между уровнем образования и экономическим ростом рассматривается как главное обоснование университетских и образовательных политик. Проводятся аналогии университета с коммерческим предприятием. А отсюда из университетской жизни выхолащивается все, что не способствует экономической эффективности, то есть прибыльности. Выхолащивается все, что никак не связано с прикладными задачами, а тем более все, что связано с социально-гуманитарным измерением.

Сегодня в моде слово "технократы". Все ждут технократов-политиков, технократов-полицейских, технократа премьер-министра и технократическое правительство. Когда я это слышу, я съеживаюсь. Может быть, технократы и лучше плутократов, но это тоже ни к чему хорошему не ведет, потому что в конечном итоге все это ослабляет моральное и духовное измерение общественной жизни. А в современном, нестабильном, перенасыщенном рисками и угрозами мире, как никогда ранее, обостряется необходимость воспитания у людей потребности служить общему благу.

Кто-то же должен объяснить студенту, что он вообще-то живет не только для того, чтобы пить, есть, одеваться, развлекаться и заниматься сексом. Что необходимо следовать общечеловеческим фундаментальным ценностям, на которые люди ориентировались тысячелетиями.

Если университеты откажутся от этой миссии, то ее не сможет взять на себя ни один другой социальный институт.